И не угаснут в нем живые существа,
Да будет позволено и мне терпеть
И исцелять несчастья мира
Из буддийской молитвы
Мое первое знакомство с тибетской медициной состоялось около двадцати лет назад. Тогда бурятские писатели свели меня с Галданом Ленхобоевым, лекарем-практиком, имя которого по сей день вспоминаю с великой благодарностью, так как на себе испытала целительную силу его лекарств.
Однако в те годы занятия тибетской медициной, мягко говоря, не поощрялись. Вернувшись в Москву, в своей статье о Ленхобоеве я писала, что он прекрасный скульптор, художник, друг академика Окладникова, словом, писала о чем угодно, только не о том, что он врачует по тибетской методе. Нынче времена иные.
...Наша «Волга» подъехала к самым воротам Иволгинского дацана (буддийского храма), что в 60 километрах от Улан-Удэ. У домика, где тибетский лекарь принимал страждущих, толпились люди. Монахи строго блюли очередность. Наконец нас провели в заветную дверь.
— Снимите браслет и часы...
Голос был тих, бесстрастен. Лекарь слегка сжал запястье одной моей руки, потом другой — и безошибочно назвал болячки, нажитые за немалые годы моей жизни. Чуда, конечно, не было. Сейчас пульсовая диагностика не в новость. И все же...
Передо мною сидел юноша. Худенький, бледный, я бы даже сказала, изнуренный — настолько усталость выказывала себя в его облике. Нервные руки с длинными пальцами были тонки, почти прозрачны. Заметив нашу заинтересованность (одному из моих друзей точно определил: недавно был инфаркт — второй), оживился, маска бесстрастности сошла с его лица:
— Время мною потеряно. В Тибете способного ребенка учат пульсовой диагностике с двенадцати, а то и с семи лет. И такой лекарь, став взрослым, по пульсу определит не только вашу болезнь, но и болезнь отца, мужа, детей... Бывали случаи — умирал человек, от чего — не знали. Слали гонца к лекарю, и тот, приехав, по пульсу родственников устанавливал болезнь покойного. И такое известно: один почитаемый лекарь, когда к нему приехали гонцы, спросил, нет ли среди них брата или сестры умершего? «Нет, — отвечают. — Есть конь, которого он объезжал». — «Приведите этого коня». И по пульсу коня лекарь определил болезнь, от которой умер человек. Вот это высший пилотаж, — заключил Дамба Аюшеев и на какие-то минуты умолк.
Молчали и мы... И признаться, странно было слышать столь мирское слово из уст ламы, тогда самого молодого лекаря Иволгинского дацана. В ту первую встречу он показался мне не от мира сего. Позднее я увижу его разным. На международном симпозиуме — в модном джинсовом костюмчике с ярко-желтой сумкой через плечо, в буддийском институте Улан-Батора — в хитоне тибетского монаха: принимал экзамены, был важен, немногословен... Иногда что-то озорное, мальчишеское мелькало в его глазах, мог похвастаться новой белоснежной «Нивой», импортной жокейской шапочкой, лихо сдвинутой на лоб. И всегда он был мне интересен: и одержимостью делом, и какой-то жесткой откровенностью, беспощадной по отношению к самому себе.
— Хорошая лошадь чувствует своего хозяина, — продолжал Дамба, — я не знаю, как это объяснить по-европейски, но между ними есть связь... Надо знать буддийскую философию, астрологию, медицину. Много надо знать... — И с сожалением повторил: — Если бы меня обучали с семи лет, я бы тоже мог определить по вашей руке болезни ваших близких...
— Так что же — учиться или иметь особый дар? — поинтересовалась я.
— И то, и другое, — был ответ.
Позднее, встречаясь с монгольскими, китайскими, бурятскими лекарями, я всякий раз убеждалась, как непременна в тибетской медицине особая интуиция, то, что буддизм называет «высшим знанием». Этот дар есть, конечно, у Дамбы Аюшеева. В глухом бурятском селении, откуда он родом, люди тайно хранили запрещенные в то время тома «Ганчжура» — энциклопедию буддизма. А этих томов — 108! Она пережила и гражданскую войну, и голод, и коллективизацию, и годы культа... «Ганчжур» — каноническая книга, своего рода то, чем для христиан является Библия, а для мусульман — Коран. Буквально «Ганчжур» переводится так: «То, что Будда говорил своим ученикам, а те запомнили его слова и написали об этом книгу». Так объяснял мне Дамба.
— В моем роду были священнослужители. Подспудно таилось желание изучать буддизм. Оно окрепло, и после армии я добился направления в Монгольский институт буддизма. Пять лет учился. Постиг учение Будды. Но специального курса тибетской медицины и там нет. Надо найти Учителя. И тут мало быть только старательным и настойчивым. Надо пройти испытание.
Учитель Дамбы, известный в Монголии лекарь, испытывал юношу полтора года.
— Все это время он держал меня на расстоянии, знаниями не делился, проверял: сиюминутное ли у меня желание заняться врачеванием или на всю жизнь. Я держал этот экзамен каждый день: помогал по хозяйству, исполнял любое желание Учителя. И спустя год с лишним началось мое учение.
Первым делом Учитель сказал мне: тот, кто не принял буддийской философии, не поймет и тибетской медицины. Он должен знать, что такое Добро и что такое Зло. И когда Учитель уверился, что я принесу людям добро, он дал мне разрешение заниматься тибетской медициной. Я был уже тогда на пятом курсе.
Готовился к обряду посвящения в лекари три месяца. Это очень торжественный ритуал. Мне предстояло выдержать экзамен — теперь уже на знания: на пульсацию, на диагностику и лечение, на фармакологию, на распознавание лекарственного сырья... И вот этот день настал. Мы с Учителем один на один в комнате, без свидетелей. Я стою на коленях. Он читает молитву — это разрешение держать лекарства, собирать сырье. Он открывает мне, в какое время собирать травы, что говорить, к примеру, той горе, у подножия которой буду рвать растения. Я должен попросить у нее разрешения: не для наживы беру, во имя добра беру, чтобы помочь людям. Даже прощения прошу, что рву. Ведь если разрешить заниматься тибетской медициной всем, кто пожелает, это обернется против природы, против самого человека. Лекарственные растения будут уничтожаться. Алчность человеческая беспредельна и невежество тоже. Самозваные лекари по незнанию могут совершить преступление. Тибетская медицина вся основана на многокомпонентности. И часто случается: не найти какого-то компонента. Это значит, что нет и лекарства. А невежда думает: из 35 названий — одного не хватает. Ну и что? Добавлю другое... И лекарство становится ядом...
Мне казалось, сама вековая традиция Востока говорила устами молодого ламы.
Так что же тибетская медицина? Наука или досужий вымысел буддийских монахов?
Известный русский ученый-монголовед А. Позднеев утверждал:
| «Я могу свидетельствовать только, что болезни, которые казались неизлечимыми по европейской науке, излечивались ламами, и больные, от которых совершенно отказывались европейские и русские врачи, оздоравливались, принимая лекарства лам. В этом нет, конечно, ничего удивительного, и странно было бы отвергать, что восточные народы, существуя целые тысячелетия, не могли не подметить некоторых целебных трав и растений и не приспособить их к делу. Напротив, где, собственно, и может быть открыто такое множество таинственных сил природы, как не у тех народов, которые живут с нею бок о бок». |
А вот высказывание ученого нашего времени, врача-онколога Э. Базарона:
| «В онкологии европейская наука зашла в тупик. Я стал интересоваться тибетской медициной. Тогда, более двадцати лет назад, еще был жив кое-кто из старых лам-врачевателей. Я знал о соотечественниках, братьях Бадмаевых, успешно лечивших в конце прошлого века в Петербурге рак кожи и чахотку. Читал Рериха о создании онкологической лаборатории в Индии, где он организовал институт. Я искал тех больных, кого наша медицина выписала на «вечный покой», а они стали лечиться у лам и остались живы...» |
Ведь не легенда и то, что в конце прошлого — начале нынешнего века петербуржцы, как богатые, так и бедные, выстаивали огромные очереди к единственному тибетскому лекарю, врачевавшему в столице России.
Но прежде чем говорить об этой удивительной науке, замечу одно: с какими бы тибетскими врачевателями я ни встречалась, ни говорила, они подчеркивали — их лечение и буддизм неотделимы. Меня несказанно удивляло: философия и медицина... Как соотносятся они?
Еще недавно большинство из нас относилось к любой религии как к наивной сказке. И однако буддизм не только древнейшая, гуманнейшая религия, но и наука. Я уже говорила о 108 томах «Ганчжура», включающих пять основных составных буддизма: философию, астрологию, логику, искусство и медицину. А есть еще 225 томов «Данчжура». Чтобы перевести их с тибетского языка, высокому специалисту потребовалось бы... более 400 лет.
Вспоминаю беседу с ламой Эрдэмом. Он первым преподал мне начальные постулаты буддизма и, скажем так, «правила общежития» для буддиста. Необычайной была уже сама встреча с ним, в те годы занимавшим в бурятском храме видный пост.
...В дацане в разгаре был субботник, который, кстати, проводился в тот день по всей стране. Мы подъехали к поселку, расцвеченному яркой культовой символикой, в звонкое весеннее утро. Ламы в мирских рабочих одеждах убирали территорию дацана. Я уже слышала, что глава наших буддистов — хамбо — стар и болен, и всеми делами ведает его помощник — дид хамбо-лама Эрдэм.
— Дид хамбо? — переспросили меня. — Да вон он, подметает двор.
Вскоре к нам подошел молодой человек. В ватнике, на остриженной голове — круглая буддийская шапочка.
И я сразу узнала его. Несколько лет назад во время очередного приезда в Бурятию я, как всегда, наведалась в дацан. Тогда и случилась моя первая встреча с Эрдэмом Цыбикжаповым.
Он привлекал внимание: красивый, стройный, бордовое одеяние буддиста-священнослужителя — что-то вроде античной тоги — мягкими складками ниспадало с плеч... Может быть, и запомнился он прежде всего потому, что скромность и достоинство сочетались в его облике.
Его биография начиналась обычно. Родился и рос в рабочей семье, после десятилетки служил в армии, командовал взводом. Мечтал о Ленинградской академии художеств. Но опоздал на экзамены — не знал, что в Академии они начинаются на месяц раньше обычных... Вернулся в Улан-Удэ, поступил в технологический институт. Был членом студенческого комитета, активистом. «Мое решение ехать в Монголию в буддийский институт однокурсники и друзья встретили с удивлением. Да и лам в моем роду не было. Жена отнеслась с пониманием»...
Случай сыграл свою роль и здесь?
— Согласно буддийской философии, случайностей в мире не бывает, — терпеливо объяснял мне лама — Все обусловлено. (И тут я вспомнила что буддисты не только стихийные материалисты, но и стихийные диалектики. — М. Л.). Меня влекло стремление познать истину. Увлечение живописью, скульптурой расширялось в границах, переходило в интерес к космогонии. Завораживала прекрасная строгость канонов, которые необходимо соблюдать, вырезая фигурку Будды или риши.
Хотелось всему найти объяснение И буддизм помогает в этом. Он учи ничего просто так не случается. Во мы отломим кусочек дерева от стола за которым сейчас сидим, — и услышим лишь слабый треск. Но этот кусочек вобрал в себя все, что есть в столе. Мы нарушили гармонию — и где-то это обязательно должно отозваться Даже в других галактиках. Ничто не проходит бесследно. Землетрясения в Армении, Грузии, в других местах, на наш взгляд, связаны с волнениями людей. Взрывы стрессов передаются Земле...
Человек должен ощутить и понять себя частицей Вселенной. Человечество всегда стремится к гармонии, эта тяга к прекрасному ведет людей по жизни. И если они хотят понять друг друга — они должны искать в себе что-то общее — общие черты, общие цели. Исходить в своих делах и поступках из этой общности, а не из различий — расовых и прочих. Ибо в противном случае возникнет антагонизм. Все мы принадлежим к единому роду человеческому, и Земля, на которой мы живем, одна. Люди едины в своем рождении и смерти. Но это — единство многообразия. Каждому народу нужно оставаться самим собой — и в этом прелесть.
Буддизм не предполагает миссионерства. Если нет внутренней потребности в этом учении, то какие бы культовые обряды человек ни совершал, толку не будет.
— Да, я искал истину, — продолжал лама. — И пришел к выводу: все, противное добру, подобно бумерангу, возвращается назад. Камень брошенный — возвращается. Но отыскать истину трудно. Надо совершенствоваться самому. Обычно люди обращают внимание только на физическое развитие своего тела и на уровень образованности. Духовное же воспитание отступает на второй план. А именно оно должно быть доминирующим, и начинается оно еще в утробе матери. Каким станет человек? Сам по себе он не достигнет совершенства. Ему может помочь духовный наставник. А это прежде всего родители. Надо формировать характер человека, воспитывать в нем восприимчивость к добру, нетерпимость к дурному.
У детей должна быть полная свобода до семи лет. После семи — иной возраст. Но все равно надо только помогать ребенку раскрыть его склонности, способности.
Буддизм самым терпимым образом относится к другим религиям и философским учениям, если эти учения не разделяют людей по цвету кожи, расам... Мы говорим: люди — братья и сестры, приравниваем к себе животный мир. Человек имеет право защищать и отстаивать свою точку зрения, а они могут быть разными. Представьте себе высокую гору. Один человек стоит на вершине ее, другой — на середине склона, третий — у подножия. И каждому из них гора видится по-своему: точкой, невысоким холмом, столбом...
Буддизм исходит из того, что мир реален. У буддистов нет бога-сверхчеловека. Сами понятия «Бог», «Будда» воспринимаются каждым верующим по-разному. Для человека неграмотного Будда — сверхмогущественное существо, остается лишь пасть ниц перед ним и молить, просить... Но для личности, выстрадавшей свою точку зрения на многое, Будда — пример совестливости, он не возвышается над этим человеком, они могут стать равными.
Так кто же он, Будда, земной Бог?..