Креативность

Креативность
В Гештальте креативность далеко не всегда опирается на вербальное или проявляется только в действии, как в большинстве приведенных мной примеров по работе с мечтаниями, управляемыми фантазиями, сновидениями или ночными грезами.

Она может проявляться при помощи самых разнообразных естественных или искусственных материальных средств: шумов, звуков или музыки, «первобытных» танцев или телесной экспрессии, рисунка, живописи, коллажа, лепки, собранных, выбранных или изготовленных самим клиентом предметов.

Диалог под барабанную дробь
Жан-Поль шумами и звуками проявляет свое отношение к вещам и предметам обстановки рабочего зала, выражая таким образом свое актуальное внутреннее состояние.
Я предлагаю ему продолжить работу в форме диалога с терапевтом или с любым другим партнером посредством резкого постукивания в разном ритме и с разной интенсивностью по одному или сразу нескольким предметам, словно играя на импровизированном тамтаме. Этот диалог заканчивается «ссорой под барабанную дробь», за которой следует поразительное по эффекту примирение.
Речь идет об усилении классического образа действия гештальт-терапевта, придающего тембру голоса и ритму слов или дыхания клиента по меньшей мере такое же значение, как и эксплицитному вербальному содержанию его речи, то есть как форме (Gestalt), так и фону. И тогда осознавание (awareness) целиком направляется на ощущения и не рассеивается на поиск слов.
Можно до бесконечности варьировать этот примитивный способ самовыражения, мобилизующий архаические слои личности, используя для этого широкую гамму шумов или звуков от твердых или мягких, полых или цельных предметов, перемежая удары с царапаньем, потираниями, легкими касаниями или другими разнообразными движениями, вызывающими внешнюю вибрацию и внутренний отклик у участника(ов) группы.

В другой раз можно создать из группы импровизированный «оркестр», в котором каждый пытается уточнить свое присутствие посредством постоянного и гибкого творческого приспособления на своей звуковой границе-контакт, не утопая в конфлуэнции и не попадая под власть интроекции доминирующих звуков и ритмов, не подавляя других своими завоевательными проекциями и не изолируясь от всех остальных в замкнутом круге ретрофлексии, а чередуя моменты самовыражения и внимания к другим, формулируя свою собственную фигуру в связи с фоном — существующей в данный момент окружающей средой. Подобный «оркестр» может служить, к примеру, разогревающим упражнением в момент формирования новой группы, в которой каждый стремится определить свое собственное место. (Именно так любит начинать свои семинары калифорнийский гештальтаст, музыкант и актер Пол Ребийо).

Праздник дикарей
Вместо такого рода звуковой экспрессии — или параллельно с ней — можно позволить своему телу заговорить в импровизированном движении, в одиночку или вместе с другими членами группы, стремясь при этом найти свой собственный спонтанный внутренний ритм и модулировать его при встрече с разными партнерами.
В данном случае мы вновь будем внимательны к границе-контакт: насколько я нечувствителен к движениям или ритму другого человека; а может, наоборот, я сразу же оказываюсь «поглощенным» этим человеком; могу ли я
всегда оставаться самим собой, находясь в непрерывном контакте с другим человеком,

поддерживая «челночное» осознавание (awareness), внимательно относясь как к моим собственным потребностям и желаниям, так и к потребностям моего партнера при любых колебаниях наших ритмов?
Иногда этот «дикий» танец переходит в первобытные «джунгли», где каждый воплощает реальное или воображаемое животное, открывая путь для проявления архаических чувств и потребностей в агрессии, доминировании, защите, уединении или нежности...

Конечно же, можно придумать множество других видов экспрессии, которые могут быть подсказаны терапевтом по ходу групповой работы или спонтанно возникнуть у самого клиента в ходе работы по его самостоятельному исследованию всей совокупности своих актуальных ощущений как в индивидуальной терапии, так и в ситуации терапевтической группы.

Объект поклонения (фетиш)
Однако в работе можно опираться не только на слуховые или кинестетические, но и на визуальные или тактильные ощущения. Для этого также существует бесконечное многообразие средств.

Например, я могу отправиться на поиски естественного или искусственного объекта, представляющего меня самого или «окликнувшего» меня со стороны, и вступить в прямые визуальные, тактильные или вербальные отношения с этим внешним символом моего внутреннего существа.
Я могу обратиться к цветку, ветке, камню или даже к граблям или супнице и выразить им мои ощущения, а затем... заговорить от их имени:

Жослин: — Я выбрала то старое колесо от тачки, которое обнаружила в сарае, потому что оно мне сразу напомнило о свободе, а еще — о прочности. Я люблю его потемневшее от времени дерево...
Терапевт: — Можешь ли ты обратиться прямо к нему, а не рассказывать мне о нем?
Жослин: — Я тебя люблю, потому что у тебя была такая наполненная жизнь... Ты снашивалось, наталкиваясь на препятствия, ты страдало, одна из твоих спиц сломана... но твоя ступица, что в центре, все еще крепко держится! Твоя древесина уже загнила... и все-таки она может давать жизнь—в ней растет мох...
Терапевт: — А могло бы теперь твое колесо заговорить и ответить тебе?
Жослин: — Конечно! Верно — я уже старое. Я уже не такое блестящее, как раньше. Но та краска, которой меня покрыли в молодости,— не совсем моя... Меня так покрасили, чтобы привлечь садовника... И все-таки он меня забросил! В конце концов он увидел более современную тачку... с широкой, хорошо накачанной шиной на колесе... и ушел с ней... (Она плачет.) А мне плевать! Это был мой путь. Он пользовался мной, но на самом деле не любил меня... Я теперь свободно... Я отделилось от тачки! Но я могу обкатить весь свет! И, несмотря на мой возраст, я еще могу интересовать других людей. (Снова плачет.)

Таким образом можно оживить любой предмет, спроецировать на него наши ожидания и опасения, наши потребности и желания, которые в результате становятся более проявленными, что облегчает последующую терапевтическую работу.

Отношения с подобным предметом-фетишем, символически наделенным способностью говорить и действовать, могут принять самую разную направленность. Обычно я предлагаю клиенту выполнить «склонение наоборот» (он, ты, я), что и в самом деле происходит самым естественным образом:

• начать описывать предмет (или рисунок) в 3-м лице,
• затем обратиться к нему напрямую во втором лице, что сразу же ведет к более аффективно-насыщенным отношениям,
• и, наконец, идентифицироваться с самим предметом, воплощая от первого лица свои собственные субъективные внутренние переживания, спроецированные на выбранный предмет-посредник.

Искусственное воплощение «нутра помойного ведра»
Такой предмет-посредник или «переходный объект» может быть изготовлен искусственным образом. Попутно мне хотелось бы подчеркнуть, что слово «искусственный» означает «изготовленный при помощи искусства» и что этот термин не содержит пренебрежительного оттенка, а даже наоборот: только искусственное действие может стать терапевтическим. Ведь питание морковью — вовсе не та терапия, которой может стать прием искусственного концентрата витамина А! Встреча в естественно образовавшейся группе — это не терапия, в отличие от искусственного анализа поведения в группе с необычными правилами общения.

В некоторых случаях мы работаем с креативностью специально для того, чтобы проиллюстрировать или усилить проявление глубинного чувства. Чаще всего речь идет о рисунке, который можно выполнить быстро и при помощи самых простых подручных материалов. Но, кроме того, можно, заранее договорившись, выделить время на творческие мастерские, где каждый сможет проявить как свои скрытые глубинные тревоги, так и свои часто неизведанные потенциальные ресурсы. Сколько наших стажеров считают себя неспособными создать хоть что-то мало-мальски оригинальное, находясь под влиянием той мысли, что еще с начальной школы они были обязаны рисовать солнце желтым, а море голубым, неустанно изображать традиционный дом с красной крышей и производить на свет только утилитарные предметы. И как же они удивляются и восхищаются, видя, как из-под их рук появляются оригинальные самостоятельные произведения: «мобили», чувствительные к малейшему дуновению жизни, абстрактные формы, ласкающие глаз и находящие отклик в сердце!

Как правило, на таких мастерских мы используем всевозможные домашние «отходы», которые предлагаем принести на семинар каждому его участнику. Это могут быть куски веревки, клубки шерсти, древесные отходы, использованные упаковки из пластмассы или картона и многое-многое другое! В самом начале семинара мы предлагаем сложить все материалы вместе в большую общую кучу, откуда потом каждый берет себе то, что его вдохновляет, и предается творению того, что ему приходит в голову, без предварительных планов или проектов. Такое ассорти из материалов отнимает у стажера возможность выполнить сегодня то, что он задумал вчера, когда собирал свой материал. В результате работа оказывается более спонтанной, то есть в ней в большей мере проявляется бессознательное.

Речь идет именно о «творении», «создании» (фр. creation), а не об «изготовлении» (фр. realisation, от лат. res, rei — вещь). Погружаясь в коллективное бессознательное, представленное в языке, можно за латинским корнем creatio обнаружить греческую основу: creos, creates — мясо, плоть, поэтому «творение» (фр. creation) есть не что иное, как «воплощение» (фр. incarnation, от фр. la chain — плоть), а именно наполняющее жизнью то, что было произведено искусственно.

Кружение мобиля
Арлетт изготовила мобиль из кусочков дерева, шерсти, цветной бумаги и подвесила его к потолку.

Терапевт: — Ты можешь сказать нам, что это такое?
Арлетт: — Даже не могу представить! Украшение — и все! Крутится...
Т.: — Может, ты покрутишь?

(Арлетт толкает его пальцем, а затем дует сверху, чтобы ускорить вращение.)

Т.: — Могла бы ты изобразить диалог с твоим мобилем?
А.: — Не знаю... попробую... Ну, он, пожалуй, говорит: «Не так быстро! У меня кружится голова! Так меня стошнит! А я ему отвечаю: «Тогда ты хотя бы займешься мной! (Она внезапно начинает рыдать.)... Мой папа умер, когда мне было пять лет, и он никогда не интересовался мной. Для него существовал только мой старший брат!
Т.: — Есть что-нибудь, что ты хотела бы сказать твоему папе, до того как он умер? Что-нибудь, что ты еще должна ему сказать?
А.: — Да! Много чего!.. Папа, я чувствую гнев на тебя: ты на меня никогда не смотрел... а потом ты вдруг умер, исчез без оглядки: ты меня покинул, и я так и не поняла, что произошло!.. Мне ничего не объяснили!.. Но я же тебя всегда любила... Я и сейчас тебя люблю. (Она снова плачет.)... Мне так хотелось устроиться у тебя на коленях и рассказать тебе о моих маленьких несчастьях и о моих больших планах... Но ты смотрел только на мальчиков или на взрослых... Ты не дал мне времени вырасти: ты просто ушел! Ты не имел права! (Она одновременно кричит и плачет, в смешанном порыве гнева и нежности.)

Работа на этом не останавливается: Арлетт высказывает ассоциации по поводу ее попыток забыть о своей изоляции и переключиться на безудержную компенсаторную деятельность, которая началась еще в детстве. На дальнейших сессиях Арлетт сначала проанализирует те вторичные выгоды, которые она находит для себя в такой «перегруженности», а затем и окончательно отречется от своего фантастического воспоминания об идеальном отце и, наконец, простится с ним навсегда.

«Убить», а затем и надежно похоронить «мертвецов» нередко оказывается очень болезненно. Однако эта необходимая работа ждет всякого осознанного гештальтиста, который не побоится детального воспроизведения драматических ситуаций, застывших, тягостных и болезненных незакрытых Гештальтов.

Бессознательное — плохой ученик
Такие разнообразные техники, взывающие к воображению и спонтанности, в основе своей нацелены на то, чтобы дать возможность заговорить бессознательному. Однако бессознательное использует первичный язык, которому неизвестны ни счет, ни грамматика: оно так и не дошло до уровня «начальной школы»

Если клиент во время эмоционально насыщенного куска работы вспоминает отца или мать, то чаще всего речь идет не о его действительном родителе, а об его внутреннем образе этого родителя — отцовском или материнском имаго, сформировавшемся у клиента до возраста шести лет, тогда, когда его родителю было тридцать... (Вот почему во время психодраматической игры часто случается, что клиент выбирает женщину моложе себя возрастом для роли матери из своего детства... чем вовсе не стоит смущаться выбранной партнерше!). Его бессознательное не обращает внимания на календарь.

Оно игнорирует как прошлое, так и будущее, живя — подобно благонравному гештальтисту — всегда в настоящем. Ничего не ведая о спряжениях, оно также небрежно относится и к отрицательной форме, полностью концентрируясь на вещах и на действиях! Поэтому когда терапевт говорит находящемуся в регрессии клиенту: «Не бойся!», то его подсознание слышит «бойся»... и полученный эффект оказывается полностью противоположным искомому! Чтобы ясно воспринять этот существенный факт, проведите следующий эксперимент: закройте глаза и попробуйте представить себе любой, кроме голубого, цвет... и вы тут же увидете голубой!

Этот специфический язык бессознательного — «инфантильный», символический и метафорический — является первичным языком наших далеких предков, чем-то вроде филогенетического эсперанто, составленного из иероглифов нашего сознания. Поэтому терапевту следует изучать и использовать его, чтобы стать хорошим переводчиком, избегать бессмысленности и недопониманий. Нередко сторонний наблюдатель совсем не следит за этим языком обмолвок и образов, а клиент, сохраняя настрой на свой внутренний язык, в свою очередь не всегда улавливает суть комментария по ходу слишком интеллектуальной обратной связи. Да! Бессознательное — совсем плохой ученик! Впрочем, мы только что увидели, говоря о снах, что оно — заклятый враг культуры и верный сторонник природы...

Мы часто просим работать наших клиентов-иностранцев на их родном языке, когда у них возникают эмоциональные воспоминания из детства, например случаи нежности или агрессивности в отношениях с отцом или матерью. При этом мы удостаиваtмся восхищения присутствующих зрителей, считающих, что мы одинаково хорошо понимаем как арабский, так и португальский или армянский языки! На самом же деле мы следим за сутью происходящего через невербальные проявления (тембр или ритм голоса), да и вообще, нам не так важно все понимать — ведь клиент разговаривает сам с собой... Я довольствуюсь тем, что сопровождаю его в исследованиях глубин его собственного подземелья, а он просто пользуется светом моей лампы и моим страховочным снаряжением, если подземная река начнет выходить из берегов.

Языки воображения
На память мне сразу же приходит использование в Гештальте рисунка (или коллажа), который выполняется по тем же самым принципам, что и любое другое творческое произведение. Такие работы (на свободную или заданную тему) могут выполняться в парах (вместе с терапевтом или другим партнером), в тройках или в более многочисленных группах. При этом каждый участник задания стремится выразить свои личные спонтанные ощущения, избегая каких бы то ни было интеллектуальных интерпретаций.

Итак, в работе можно отталкиваться от вербализованного телесного ощущения в ситуации здесь и теперь или от возникшего образа или фантазии, от рассказа о ночной грезе или от метафорического произведения. Но в любом случае большая часть рабочих сеансов в Гештальте так или иначе оказывается связанной с воображением, сновидениями или креативностью. Ведь мои эмоции и глубинные чувства, мои воспоминания, мои тревожные или радостные фантазии и все мои внезапные «прозрения» проигрываются не иначе, как на моей внутренней сцене. Осветить эту внутреннюю сцену можно при помощи принципа амплификации бессознательных процессов или, по К. Г. Юнгу, «активного воображения», которое усиливается участием терапевта и откликом группы, позволяя плести полисемическую связь между воображаемым, символическим и реальным